Скиталец. Флибустьерское синее море - Василий Баранов

– У нас парусная регата намечается. – Даньке понравилась эта мысль. – Наша команда выходит на соревнования под флагом «Веселый Роджер». Мы на первое место рассчитываем.

– Хвастун, – Аркадий не осуждал пасынка за его ложь. Если этот мальчишка врал, то в его вранье не было коварства, его ложь была безвредна. Не лжец, а фантазер. Враль, добрый враль.

– Вовсе нет. У нас и девиз есть: любая смерть за ваши деньги. – Этот девиз он придумал только что.

Мать всплеснула руками.

– Даня, что за юмор у тебя! Что это такое? – Мария Петровна убирала посуду, а мужчины сидели с ней на кухне.

– Мама, я пират. И юмор у меня пиратский. – Даня изобразил на лице свирепость. Это выглядело не страшно, скорее забавно.

– Детский юмор. Как был ребенком, так и остался. – Мать готова прощать сыну шалости.

– Мама, я уже взрослый. – Сказал Данька. – У меня аттестат зрелости на руках.

Аркадий улыбнулся.

– Аттестат зрелости. Ты для матери и для меня до седых волос будешь ребенком.

– Мне что, – начал горячиться Данька, – принести вам аттестат старости?!

– Такого, – успокаивала его мать, – еще не придумали.

– Придумали. Придумали, – бурчал Даня, – аттестат старости – это пенсионное удостоверение.

– Даня, зачем так грубо, – пыталась остановить его мать, – назвал бы это аттестат пожилого человека.

– Мама, это лицемерие. Вы постоянно почему-то лицемерите. Идет бабуля. Вся согнулась. Клюка в руке. Шепелявит. Ножками шаркает. Говорит: спину пересело. Присесть бы. Я дама бальзаковского возраста.

– Даня, не хорошо так над стариками, – сказал Аркадий. Но юность бывает жестокой, не сознавая этого. Ростки будущего могут отзываться болью корней.

– Я ничего не имею против. Только все надо называть своими именами. Я тоже буду стариком.

– Даня, тебе об этом рано думать. Ты ребятам позвонил? Максиму, Славке?

– Ой, мама. Нет, конечно. – Данька вскочил и побежал в свою комнату, звонить.

Схватил сотовый телефон, начал набирать Славку.

– Славка. Славка? – Вот он, голос друга на том конце линии.

– Да, Даня. – Солидный, чертяка. Профессор, с мальчишеским голоском.

– Славка, ты как, поступил? Зачисление было? – Данька только теперь сообразил, что неудача друга для него будет большой бедой, что закроет солнце его радости. Встревожился.

– Да. Меня зачислили. Еще вчера. Я бы тебе позвонил, но так перенервничал, что у меня температура поднялась. Сейчас полегче стало. Думал тебе позвонить. А у тебя как, Даня? – Ну, вот, самостоятельный. Какого лешего тебя в эту Москву потянуло. Тебя на минуту оставлять нельзя.

– Все здорово. Меня зачислили. Поздравь. – Это он хрипит или пытается басить, мужика из себя корчить.

– Поздравляю. А ты Максу звонил? – Все-то надо напоминать этому фельдшеру.

– Сейчас буду звонить. Передам от тебя привет.

Слава, Славка! Тебе придется отправиться в поход вместе со своими беспокойными друзьями. Не скоро, но тебе потребуется вся твоя смелость. И рисковать жизнью рядом с ними. И как тогда, на колесе обозрения отчаянно верить в них.

– Я тоже буду ему звонить, – кричал Славка.

После Данька звонил Максиму.

– Алло, Макс.

– Даня, привет, – послышался голос Максима. Уверенный, твердый.

– Что у тебя там, Максим? – Как здорово услышать этого бегемота. Крепкий, его так просто жизнь с ног не свалит.

– Зачислили. Я теперь на военном положении. Представь. – Нашел чему радоваться.

– Поздравляю, Макс. Меня тоже зачислили. Я сейчас нашему Славке звонил. Его зачислили. Наш фельдшер так перетрусил, что у него температура. Он еле в себя пришел.

– Славка, он и есть Славка. Что с него взять. Будущий доктор. – Говорил Максим. – Если честно, то я струхнул порядочно. Думал, не возьмут. Никогда не думал, что так перепугаюсь. Это тебе все нипочем. Ты пират.

– Не стану врать, Макс. И я боялся. Я когда документы шел подавать, чуть труса не спраздновал. Пойду в другой институт. А потом решился. Пираты тоже чего-то боятся в этой жизни.

– Даня, не бери в голову. Мы все, трое, студенты. Буду звонить фельдшеру.

Максим положил трубку. Даня отложил телефон. Сидел, закинув руки за голову, прикрыл глаза. Улыбался. Они студенты.

Часть 4

Данька сегодня встал немного позже. Родители ушли на работу. Он мог позволить себе расслабиться. Покоем и радостью наполнено сердце. Даня позавтракал, вернулся в свою комнату. Присел на стул, лениво потянулся. Подумал о том, что хорошо бы сообщить о зачислении отцу, капитану Свену. Позвонить бы ему по сотовому. К сожалению, невозможно позвонить в иной мир. Нет роуминга. Данька улыбнулся. Можно отправиться просто так. Данька не подозревал, что Роман, таково мирское имя Сеятеля-Жнеца, играл со временем и пространством. В своем человеческом облике он был песчинкой, точкой в пространстве, но оставался Древним, одно из проявлений Извечного Сущего. Роман использовал то, что ему было присуще, как Древнему. Ему требовалось перестроить возможности пространственной иглы, Даньки. И делал он это осторожно, постепенно. За последнее время Даня освоил новую возможность перемещения. Не обязательно засыпать, что бы перенестись из одного мира в другой. Надо просто сосредоточиться. Это он и решил сделать. Встал посреди комнаты. Закрыл глаза. Сосредоточиться. Перемещение. Нужно почувствовать тонкую струну. И сказать ей: пой, гитарная струна. В воздухе что-то натянуто. Мысленно прикоснулся пальцами к этой струне. Легкий приятный звон, по телу пробежало тепло. Он очутился в другом мире. Открыл глаза. Родной остров Тортуга.

Сегодня завтрак Рэма был очень скромным. Это соответствовало его настроению. Сама кротость и смирение. Агнец господень. Слуга вытянулся возле стены, ожидая указаний хозяина. Парень лет двадцати, короткая аккуратная стрижка. Так любит хозяин. Взор хозяина не должен упираться в то, что не угодно повелителю. Черные джинсы, белая рубашка и галстук бабочка. Рэм подумал, может обрить его налысо. Или приказать утопить. Голову парня засунут в лохань с водой, он будет трепыхаться, вырываться из рук палачей. Жизнь покинет это тело. Какое никакое развлечение. Рэм перевел взгляд на кофейник на столе. По воле этого взгляда слуга бросился наполнять чашку хозяина горячим напитком. Холод коснулся плеча парня, рука его дрогнула. Струйка напитка пролилась мимо чашки.

– Доминик, – укоризненно произнес Рэм.

– Хозяин…. – Доминик знал, как неумолим и жесток может быть повелитель. Малейшая оплошность будет наказана.

– Как ты мог…. – Рэм притворно изображает сочувствие. Голос почти ласковый. Добрый отец пеняет сыну.

– Я сейчас уберу, хозяин. – Ласковый голос хозяина еще больше пугает. По недоброму взгляду Рэма он чувствовал, как смерть вошла в комнату. Двое в черном уже стояли за спиной.

– Ты посягнул на своего господина. Замыслил не доброе. – Виновен каждый смертный. Рэм это и есть правосудие.

– Я не смею, господин.

– Я вижу твои черные замыслы, – Печаль в голосе Рэма. Забавно, этот раб еще пытается избежать своей участи.

– Господин, мои помыслы чисты. Мое призвание служить вам. – Любое слово обреченного можно обратить против него.

– Твоя дерзость не знает границ, Доминик. Не только в мыслях, на словах ты осмелился заявить, что я не прав. Ты светлым называешь черное. Утверждаешь, что я ошибаюсь. – Вот и нашлась вина.

– Господин, – парень упал на колени. – Ваша правота и милосердие не подлежит сомнению.

– Подойди ближе. – Парень подполз к хозяину на коленях.

Рэм запустил пальцы в волосы слуги, приподнял его голову. В глазах Доминика ужас.

– Молю, Непогрешимый, даруй прощение своему ничтожному рабу.

Рэм улыбнулся. Его рука скользнула по щеке парня. Он взял его за подбородок. Повернул голову в одну сторону, потом в другую. Симпатичный парнишка.

– Ты слишком неловок. Мое милосердие велико, я позволю тебе поцеловать мой туфель. Не каждому я дарую такое счастье. – Рэм отпустил голову парня.

Доминик торопливо склонился, коснулся руками туфля, припал к нему губами. Дважды поцеловал.

– Это дерзость, Доминик. Я только раз позволил тебе коснуться губами моего туфля. Я кроток и щедр. Можешь встать.

Парень поднялся на ноги, не веря своему счастью. Господин помиловал его.

– Вы свободны, – Бросил Рэм палачам. – Тот, кто удостоен чести целовать мой башмак, прощен.

– Уберешь со стола, Доминик, и пока свободен.

В своем кабинете Рэм закурил сигарету, затянулся сладким дымом. Из этого мальчишки получится славная игрушка. Развлечение в минуты скуки. Он поведет его по тонкому лезвию между жизнью и смертью. Игра в кошки мышки. Рэм услышал тихий звон струны перемещения. Данька скользил из одного мира в другой. Пусть. В игре не стоит спешить. Пока его братец Роман в приступе милосердия подносит судно больным в госпитале, он найдет себе другие развлечения. Пусть хромой калека тешит себя мыслями о добре. Он не представляет, что такое истинное добро. Игра будет долгой, надо обустроить свой быт. Нанять секретаря из людишек. Предназначение человека – безропотно служить Древним, другой пользы от них нет. Роман, брат мой, во мне нет всепрощения, думал Рэм. Мы с тобой одно целое, я то, что ты прячешь глубоко в своей душе. Они заплатят за каждую твою слезу. Я всегда знал свое предназначение. Ты узнал о том, кто ты есть недавно. Кем был ты? Во время войны Древних тебя спрятали на этой планете. Кто будет искать в этой дыре воплощение первого Древнего. Ты рос в сиротском доме. Сколько слез ты пролил ночами, будучи ребенком. Но сохранил к ним любовь. Ты забыл, что обслуга детского сада обворовывала вас? Мясо, масло и немногие фрукты исчезали из кухни. Помнишь ту рубашку, старую зеленую рубашку? Ты порвал ее, перелезая через забор. Тебя на сутки закрыли в чулане. Любовник ночной няни избил тебя за то, что ты помешал им развлекаться. Я все помню. Мне отмщение и аз воздам!